Сергей КОМОВ 
Сергей КОМОВ
КАМЕНЬ
Рассказы
«МУЗЫКАНТ» ИЗ СОЛЕДАРА
В последний день октября я возвращался из Новосибирска в Санкт-Петербург на самолёте авиакомпании «Победа». Моим соседом оказался мужчина лет сорока. Был он среднего роста, плечистый и крепкий, в гражданской одежде защитного цвета. Правая его рука была забинтована, левая – с зажившими обрубками пальцев. Так получилось, что только в одиннадцатом ряду не было окна. С этого и началось наше знакомство.
– Надо же, у нас одних нет окна, рублёвое место нам досталось…
– Бог с ним, главное, долететь, – улыбнулся попутчик и добавил: – А я по жизни счастливчик. Всё это.
– Согласен! Меня зовут Сергей.
– Андрей, – представился мой попутчик и протянул для пожатия забинтованную руку.
– Видно, ты из-за «ленты»?
– Оттуда...
И потекла наша непринуждённая беседа. Благо, времени в полёте было предостаточно, целых четыре с половиной часа лететь. Самолёт оторвался от земли и стал набирать высоту.
– На каком направлении довелось воевать?
Он перечислил несколько населённых пунктов.
– Соледар – конечная станция. Там меня контузило, да ещё три пули поймал. Две в руку, одну в позвоночник, – Андрей рассказывал об этом спокойно, как о чём-то постороннем. Чувствовался характер в этом крепком, много повидавшем на своём веку, мужчине.
– В каких войсках довелось служить?
– Я из «Вагнера», «музыкант». У нас нет пехоты или десантуры. Мы – штурмовики, всегда на передке. Я не помню дня, чтобы мы не воевали. Бывало по две-три штурмовки в день. Я же с зоны попал туда. Нас предупреждали, что будет жарко. Лотерейный билет! А я человек рисковый. Мне сильно повезло! Нас в самое пекло бросали. А я живой.
Несмотря на то, что Андрей был весь израненный, он улыбался и повторял, что он – счастливчик.
– А семья есть у тебя?
– Была, – с горькой улыбкой на лице произнёс солдат, – развёлся, как только оказался на зоне. Не стал жену мучить, ведь она ни в чём не виновата. Это моя беда и моя вина во всём, мне и тянуть этот крест. Мы до сих пор с женой общаемся, ведь у меня там двое деток осталось. Сыну уже десять лет, а дочке – пять. И когда мне выдался этот шанс пойти повоевать за родину, я тут же пошёл. Мне показалось это как некое искупление за мои грехи. Это с одной стороны. А с другой – пусть уж лучше мы хлебнём этого горя, чем наши дети! Лучше уж мы разгребём эту кашу, чем оставлять её на потом. Если это дело неминуемо, то нужно без лишних раздумий впрягаться в этот возок и тащить его, какой бы он тяжёлый ни был.
Это была чёткая позиция человека, который ясно осознавал, с каким злом нам пришлось столкнуться. Было в его откровенности что-то от того самого лесковского очарованного странника, который не сетовал на свою горемычную судьбу, с благодарностью принимая её как Божий подарок.
– А откуда ты родом?
– Из Якутии. Посёлок есть там на юге. Недалеко Иркутская область.
Иногда и я рассказывал интересные случаи из своей жизни, чтобы разговор был естественным и чтобы не напугать попутчика своим интересом к его жизни. Я заметил за собой странную закономерность: в моменты эмоциональной напряжённости рассказа одна или сразу обе моих руки автоматически, как у сурдопереводчика, начинали по-своему дополнять мою речь. Где-нибудь на улице, где большое пространство, я бы вряд ли заметил за собой такую особенность. Но тут, в зажатом между кресел закутке, я вдруг почувствовал пристальный взгляд собеседника, обращённый на мои говорящие пальцы. Они показались мне необычно длинными, словно я их впервые внимательно рассмотрел. На фоне его искалеченной левой руки они действительно смотрелись ровными и роскошно большими. Я мгновенно спрятал их под мышки, продолжая незаконченный рассказ уже без их участия. Мой внимательный собеседник улыбнулся над анекдотической развязкой наспех досказанного эпизода из моей мирной жизни, заключив: «Бывает же такое!».
И всё же меня не отпускала тема, которая сейчас нас всех беспокоила, и я снова вернулся к ней:
– Победим?
– Обязательно победим! Мы духом крепче! Только не так скоро, как бы нам этого хотелось. Украинцы тоже заточены на победу. Им словно диск в голове поменяли, переформатировали напрочь, будто мы им не братья, а главные враги. За их спиной весь Запад, который их и натравливает на нас. Кого с той стороны только нет! Наёмники со всего мира. Поляки, израильтяне, американцы, даже раз австралиец попался… Кого мы только ни били! Французов тоже. Самое интересное, за нас тоже один француз воевал, негр. Студентом был, откуда-то с Урала приехал. Убеждённый паренёк, отчаянный, хорошо себя зарекомендовал. Да у нас все ребята здорово воевали, неправильно было бы кого-то выделять. И тувинцы, и чеченцы, и русские! И Сибирь, и Кавказ, и москвичи, и уральцы! С бывшего Советского Союза – таджики, киргизы…
– Вас хоть готовили, перед тем как в бой пустить?
– Да! Две недели в учебке гоняли, как проклятых.
– Сколько всего ты пробыл на фронте?
– Три месяца. Из боёв не вылазили. Не могу вспомнить и дня передышки. Оказывается, человеческий организм неисчерпаем! Бывало, мы по три дня не спали. Там не расслабишься. Артиллерия бьёт прицельно. Снаряд могут закинуть прямо в маленький окоп, в котором ты сидишь, поймают малейшее движение или дымок и тут же отреагируют. Однажды ночью нас чуть не наказали за то, что позволили себе расслабиться. Шли мы по частному сектору. Пусто, людей нет в домах. А там почти в каждом подвале полно всякой солонины. И огурцы, и помидоры, и сальцо. Забрались, наелись. А холодно, зима же! Тут же дрова нашли, решили печку затопить, погреться чуток. Прогорела ли первая вязанка, не помню, только слышим, как шарахнуло по соседнему дому. Мы бегом на улицу, подальше от дома. Сколько-то отбежали, наш дом следующим снарядом накрыло к едрене фене. Погрелись, называется.
– Да, довелось тебе повидать на веку! А как ранило-то?
– Не было у меня перед ранением никакой «чуйки» или как там называется оно? Когда должно что-то случиться, бывает, некоторые чуют это. У меня – ноль, ни в одном месте не застучало, не шелохнулось. Это было в Соледаре. Был январь. Минус двадцать. День такой прозрачный, солнце вовсю било. Благодать Божья! Тот день я хорошо запомнил. Впереди находился Пластиковый завод, кажется, так его называли… Было два варианта. В шесть утра мы попытались обойти слева, но нас там горячо встретили. Мы вернулись и пошли напролом. Нас делили на группы по двенадцать человек и на подгруппы по восемь человек. Мы своей подгруппой пошли в лобовую. Я не забуду тот замес. Кругом валялись трупы. Всё было ими усеяно – наши, хохлы… Где и не в один ряд. Кто на ком, в разных каких-то неестественных позах, а где в обнимку лежат, как братья, наш с украинцем – чо мёртвым-то делить! Даже тогда у меня не было ощущения, что моя смерть бродит тут рядом. Шарахнуло, и не стало половины нашей подгруппы. Меня контузило. Но я не выпускал из рук пулемёта и рвал им всё, что было впереди. Ленты у меня были заправлены по двести. Ствол накалился так, что расплавил мне перчатку и обжёг левую руку. Но в горячке боя я этого не заметил. Дальше стрелял, лёжа на снегу. Как в замедленном сне увидел слева: пулей раскололо голову моего напарника. Успел подумать: «Снайпер!». Потянулся головой вправо и вниз. В этот момент обожгло затылок. Пуля, черканув голову, залетела под броник и застряла внизу, в спине у позвоночника. Дальше – темнота. Ещё две пули зацепили правую руку.
– А дальше?
– Зимний день – короткий, а ночь – длинная. Она и спасла. Двенадцать часов я полз к своим. Там всего каких-то триста метров! Раз семь я отключался. Приходил в себя и полз. К своим. Всё болело, но я старался не стонать, чтобы, не дай Бог, не привлечь внимания противника. Я слышал, как они издеваются над нашими пленными. Сдаваться я не собирался. В левой руке у меня была «эфка», чтобы взорвать себя вместе с ними. И когда я дополз к своим, они долго не могли разжать мои пальцы…
– А почему свои не пришли на помощь?
– Они посчитали, что я двухсотый, потому что последним умолк мой пулемёт, и стало тихо. Полегла вся наша подгруппа. Я один остался в живых. Счастливчик! – Андрей улыбнулся вымученной улыбкой и добавил: – Правда, пальцы на левой руке отморозил. А пулю из спины вот только в сентябре вынули.
– Тяжело достанется нам наша Победа!
– Тяжело, – подтвердил Андрей, – но и ценностью она будет стоить не меньше той, что в Великую Отечественную наши деды добыли! Доделаем то, что не успели они закончить! Будет и нашему поколению не стыдно в глаза народу глядеть.
Наш самолёт авиакомпании «Победа» удачно приземлился в Санкт-Петербурге. Андрей не стал дожидаться, когда я заберу свой багаж. Ему не терпелось посмотреть северную столицу и прокатиться в метро – такая детская мечта была у бывалого солдата, вернувшегося с войны.
КАМЕНЬ
Петром звали высокого круглолицего мужчину, который шутил в нашей компании весь вечер. «Какой же это Пётр», – подумалось мне, почему-то казалось, что это имя ему совершенно не к лицу. Вспомнились евангельские слова Спасителя: «Пётр – камень, на котором Я поставлю церковь Мою». Пётр – значит «камень»!
А наш здоровяк Пётр всё не унимался и шутил, расточая вокруг себя веселье.
Было это в одном из заповедников Алтая, куда нашу писательскую организацию пригласили для общения в целях освещения проблем этого удивительного уголка. Была жаркая баня и купание в снегу. Застолье со всеми вытекающими. Говорили хвалебные слова именитые, известные не только в нашем крае писатели. Брал слово директор и представители заповедника. Пётр с улыбкой всех слушал, наполнял чарки, тоже говорил тосты и зажигал весёлым словом собравшихся за этим столом. К ночи основная часть компании разбрелась: одни разъехались по домам, другие заняли свои кровати в гостиничных комнатах. Нас осталось за столом несколько человек, которые хорошо знали друг друга. Только улыбчивый здоровяк Пётр, последний из сотрудников этого заповедника, был нам не знаком. Тему об армии, которую любят поднимать в своём узком кругу мужчины, он не поддержал, шутливо уйдя в сторонку:
– Я всё больше при штабе… С первого дня, как себя помню… Карандаши катал…
Это вызвало неодобрительный хохот изрядно подвыпившего, похожего на медведя, писателя, бившего себя в грудь: «Я два года в песках Сары-Озека… Табуреткой «дедушку» по голове…». Я знал этого человека – он действительно мог сделать, как рассказывал.
Тема остывала. За столом оставалась горстка самых крепких. Пётр позволил себе немного расслабиться, на равных выпив с солдатом из «сарыозекских песков». Мне захотелось перевести разговор в другое русло, и я поделился информацией из недавно прочитанной книги об атамане Анненкове и о том, как он «отблагодарил» своих воинов, служивших ему верой и правдой:
– Несколько тысяч семиреченских казаков, не захотевших уходить с атаманом в Китай, были им «благодушно» отпущены со службы. А по дороге домой расстреляны из пулемётов в одном из глухих ущелий…
– Это всё алашординцы, – громко заявил сарыозекский солдат, неплохо знающий эту тему, – их рук дело! Свои казаки на это бы не решились, а те уже метались меж Анненковым и Советами. Не могли алашординцы без приказа атамана этого сделать! И перед Советами – галочка в их пользу.
– К этой же точке зрения склоняется и автор книги… – я подтвердил вышесказанное и осёкся, услышав чужой металлический голос.
– Был я в этой долине, – сухо произнёс Пётр. Его лицо сделалось каменным и неузнаваемым. Словно произошёл мистический трюк: человек лишь слегка напоминал прежнего Петра. – Батя меня возил туда ещё подростком. Страшная долина! Солнце палит. Выгорело всё. Под ногами косточки хрустят. Идёшь, а они хруп-хруп…
Немота повисла в нашей комнате.
– Какие косточки? – недоумённо взирал на Петра полупьяным оком старый сарыозекский солдат.
– Казачьи!
И снова тишина повисла над освещённым столом. Я тоже был поражён этим признанием:
– А как вы туда попали с отцом?
– Я родом из тех мест. Мы сами из семиреченских казаков. У нас на стене, на ковре, всегда дедовская шашка висела. До поры до времени…
– А что с ней случилось? – закинул я «вопрос на засыпку», чувствуя интересное продолжение.
– Да, вспоминать не хочется… В общем, из-за этого я и оказался здесь, на Алтае.
– Расскажи, – попросил сарыозекский солдат и наполнил до краёв стопки. – Подобно нашему земляку Булдакову, что играл генерала Михалыча, буду краток: «За казаков!».
Выпили за казаков. Пётр не торопился, видно было, что не просто открывался этот секретный сундучок памяти.
– Начать придётся издалека. Со службы. Были тогда семидесятые годы. А служить мне пришлось в особом спецподразделении на Западной Украине. Теперь уже можно рассказать, немного приоткрыть завесу. Нас и тогда они не шибко любили. Бандеровский душок витал в воздухе. Занимались они контрабандой, а мы их вылавливали. Там три границы рядом. Вот они курсировали повсюду, а мы их вылавливали или вычисляли по товарам контрабандным и по другим признакам. Женщина одна попалась, пришлось ей схрон раскрыть, что стоял со времён войны. Повела она нас тропами, забралась в какой-то незаметный люк в земле, нажала кнопку, и скала раздвинулась. А там оружия столько припрятано, что полк можно смело вооружить. Со стороны и не подумаешь, что гора с «сюрпризом» – до того всё идеально сделано, с немецкой аккуратностью.
Пётр, не торопясь, продолжал. Было видно, что некоторые моменты прошлой жизни ему вспоминались с горечью:
– Всё шло хорошо, вот только до дембеля я немного не дослужил, случилась со мной беда, можно так сказать. Нам дали задание – задержать одного бандеровца. По поступившим сведениям он в гостинице находился не один – с дамой. Всё обговорили неоднократно, проработали до мелочей – кто чем будет заниматься в момент поимки преступника. Не учли одну деталь, которая сыграла роковую роль. Его мы быстро скрутили и нашли спрятанное оружие. Всё это время его женщина тихо стояла у стола за моей спиной. В тот момент, когда я повернулся к ней лицом, она неожиданно воткнула мне в глаз стальную вилку, что лежала на этом столе. Попала между глазным яблоком и бровью. Пришёл я в себя только через несколько недель в госпитале Киева. Говорили врачи, что меня с того света вернули. Им спасибо и моей молодости, крепкий я был – не двужильный даже, а трёхжильный. Пока оклемался, пока вошёл в прежнюю форму, все мои сослуживцы домой поразъехались. Я той весной припозднился на дембель, только в начале лета приехал на родину. Да и пробыть там получилось меньше суток…
– Это как так получилось? – не выдержал один писатель. – Даже с родителями не побыл?
– Да, самую малость и побыл с родными…
– Расскажи, народ требует! – не унимался старый солдат, похожий на медведя.
– Приехал под вечер в родную деревню, зашёл в родительский дом. С батей обнялись, с матушкой. Счастье, радость, сами знаете, что такое дембель. Набежала родня, друзья, соседи, закипело застолье… Всё хорошо, только чего-то не хватает в доме. И тут меня осенило: шашки дедовой нет на ковре! Я к бате: «Куда шашку прибрал, зачем?». А он, мол, не хотел тебя тревожить, только это дело рук участкового, их государство обязывает изымать холодное оружие и другую амуницию. Меня аж подкинуло: «Вона как! И ты, батька, дал ему спокойно снять с ковра семейную реликвию?». Говорит: «Я сам снял и отдал ему. Допёк он меня своими придирками». Отвечаю ему, осерчав: «Негожее дело, отец, негожее! Как его зовут, и где проживает этот многоуважаемый участковый?». Отец почувствовал, что закипела во мне кровь, молчит, сам себе не рад. Я говорю: «Пойду, покурю!». Нашёл этого зверка и прямо в его же норе отмуздохал. А утром меня забрали под белые ручки и увезли.
– Посадили? – заволновался один из писателей-полуночников.
– Бог миловал. У нас на юге можно при желании договориться с потерпевшим за определённую компенсацию. В общем, мне пришлось срочно покинуть родные места. Так я оказался на Рудном Алтае.
– А дальше? – поинтересовался я.
– Окончил лесной техникум в Риддере. Устроился в заповеднике. Потом переехал в Черемшанку. Тогда там молодёжи много было, просто так к магазину не пройдёшь. Сидят они в сторонке, поджидают, крепкие ребятишки – один в морской пехоте служил, другой в десантуре. Окликнули меня: «Эй, новичок, подь сюды! Сгоняй за водкой!». А я смеюсь: «Да за водкой гонять – это же моё любимое занятие!». Сгонял, принёс. Они не поймут, что я за орешек такой – то ли совсем бестолковый, то ли чересчур умный… Когда узнали меня ближе, спрашивают: «Чо сразу не сказал?». «А куда торопиться, – говорю, – со временем всё по своим местам становится». Вскоре я тут женился, родили двух сынов. Живём в радость.
Увидев, что уже пять часов, Пётр пошёл к себе в комнату: «С утра дел невпроворот! Добре посидели, всем спокойной ночи!».
А через пару часов Пётр уже суетился по хозяйству, растапливал печь, распоряжался, хозяйничал. Был он похож на себя прежнего, того самого весельчака, что встретил нас вчера. После обеда нас забрал лесхозовский УАЗик и увёз в город.
С Петром мы увиделись через полгода. Он рассказал о том, что по приглашению ездил в Европу, где собирались представители разных заповедников. На вопрос: где бы вы хотели побывать, что посетить? Пётр написал однозначно: «Побывать в Берлине, посетить Рейхстаг!». Немецкая сторона отказала, но одна из европейских стран дала согласие, и Пётр побывал там, где когда-то бывал его дед, лихой семиреченский казак. В ответ на моё настойчивое предложение встретиться, чтобы написать рассказ о его жизни обстоятельно и с фактами, Пётр отказал, не пожелав бередить прошлое.